Мы не поймем многих вещей в истории развития капитализма в России, если не определим роль иностранного капитала.
Российский капитализм и иностранный капитал
Эта тема обычно избегается в нашей демократической литературе, вместе с тем она была болезненно спорной и в советской литературе, посвященной дореволюционному периоду.
Так, тот же П.А. Хромов в одной из работ, приводя массу статистических данных о проникновении иностранного капитала, пишет:
„Многие исследователи преувеличивали роль иностранного капитала в экономике России, не учитывая его отрицательных последствий. Ошибочно и другое мнение, согласно которому иностранный капитал будто бы играл в России такую же роль, как и в полуколониальной стране.
То, что капитал в Россию экспортировался преимущественно в форме займов, а не инвестиций, дававший значительно более высокий процент прибыли кредитору, опровергает мнение о господстве иностранного капитала в экономике дореволюционной России”.
То есть к концу века приблизительно 1/6 часть акционерного капитала принадлежала иностранцам, что было немало.
Однако в последующем их роль, как в количественном, так и в качественном отношениях возрастала стремительно, принимая разнообразные формы.
Так, Французский банк стал главным поставщиком займов на развитие железных дорог, военно-промышленные компании Виккерс и Шнейдер — финансировали военные заказы в России, англо-голландский трест „Ройл Датч Шелл” развернул бурную деятельность поначалу в районе Грозного, затем Баку.
В 1908 г. большая часть акций «Лензолото» (среди акционеров, между прочим, была и мать Николая II) перешла в руки лондонского финансового концерна „Дена — Голдфилдс”.
Немецкий капитал вкладывался в предприятия электропромышленности, химической промышленности и в акционерные банки.
Бельгия предпочитала горную промышленность, а также коммунальные сферы, машиностроительную и химическую промышленность.
Доля иностранного капитала в коммерческих банках России была перед войной в пределах 1/3 — 2/5, во время войны она несколько снизилась.
В подтверждение мне попалась еще одна статья, в которой Григорий Гольц (Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН) приводит такие цифры: „…доля иностранного капитала в русских банках выросла с 7,5 процентов в 1870 г. до 43 процентов в 1914 г…в промышленности: почти половина всех капиталов принадлежала иностранцам”.
Хотя авторы приводят различные цифры, однако общая динамика была очевидна: иностранцы прибирали финансовую сферу России в свои руки.
Российское правительство уже в то время село на иглу иностранных займов, особенно в 1906 и 1909 гг. В результате (не напоминает ли это уже наши дни?) стали накапливаться долги, на оплату процентов по которым за 10 лет (1904–1913 гг.) было выплачено 1,7 млрд рублей, причем получено немногим более одного млрд.
Еще один результат. Государственный долг России с 8,8 млрд руб. в 1913 г. увеличился до 50 млрд в 1917 г.
Другими словами, Россия, с одной стороны, увязла в долгах как в шелках перед Европой, с другой, она, пустив „козла в огород", стала терять контроль над своей экономикой и внешней политикой.
Весьма убедительно эту зависимость описал Георг Хальгартен в своей фундаментальной работе „Империализм до 1914 года” (М., 1961), кстати, переведенной на русский язык.
Он пишет: „Французский финансовый империализм, который до войны в основном контролировал южнорусскую тяжелую промышленность, в это время не только вел борьбу против германского участия в русских железнодорожных обществах, но даже размещение новых русских займов в Париже ставил в зависимость от строительства русских стратегических железных дорог и значительного увеличения армии” (с.629).
К этому же можно добавить, что уже упоминавшийся „Сосъета женераль” вместе с одним левантийским банком захватила в свои руки финансовый контроль над верфями в Николаеве на Черном море, где уже управляли бельгийцы (с. 634).
Наконец, можно вспомнить и о русском промышленнике А. И. Путилове. Оказывается, на Путиловском заводе „из 32 директоров 21 директор, а из общего числа рабочих и монтажеров 60 % принадлежали немецкой национальности” (с.632). В финансовом же отношении контроль осуществлялся банком „Унион паризъен” (с.633).
Само собой разумеется, все эти «Виккерсы», „Крезо” и прочие имели своих людей на любом уровне власти и в любой сфере: будь то Дума, царский двор или правительство. Что также в деталях описано у Хальгартена (с.634).
А вот одна из важнейших причин участия нашей страны в войне на стороне Антанты. Хальгартен продолжает:
„Из-за этих гигантских сделок происходила драка между концернами военной промышленности всей Западной Европы, особенно, конечно, Антанты; ее концерны не только снабжали Россию извне, но контролировали также не многие мнимо русские предприятия и таким образом закрепляли за странами Западной Европы монополию поставок для русской армии, а это, согласно, правда, пристрастному мнению тогдашнего русского военного министра Сухомлинова, препятствовало созданию достаточно сильной национальной военной промышленности и тем самым обусловило русскую катастрофу 1915 года, которая, несомненно, была вызвана в первую очередь недостатком боеприпасов” (с. 631).
Отсюда становится понятным, почему Россия, имевшая более высокий уровень торговых связей с Германией (не говоря уже о дружбе между Вилли и Ники), тем не менее, выступила на стороне Антанты.
Причина единственная: совокупный англо-французский капитал контролировал более обширные и масштабные экономические сферы, чем капитал германский.
Понятно, чей капитал должна была обслуживать Россия, втягиваясь в войну против Германии. Этого не понимала часть царских министров и думских деятелей.
Так, уже после начала войны Н. Маклаков и И. Щегловитов подали царю записку, „в которой указывали на необходимость скорейшего окончания войны с Германией, родственной России по политическому строю. Напротив, сближение с нашими союзниками они считали опасным для России”.
Социально-политическое положение России
В советской исторической литературе можно обнаружить море публикаций, в которых освещается тяжелое положение трудящихся в царской России. „Все это вранье", — утверждают российские демократы и начинают рассказывать байки про то, как хорошо жилось при царе-Горохе. It depends, как говорят американцы.
То есть вопрос надо ставить так: кому хорошо? Посмотрим, как оценивают „хорошую жизнь” до революции ученые западных стран.
Для начала напомню, что по закону от 2 июня 1887 г. продолжительность рабочего времени определялась в 11,5 часов. И эти рамки практически не изменились до 1917 г.
Правда, в законе от 24 апреля 1890 г. читаем такие примечательные строки: „Воспрещается понижать заработную плату, сокращать число рабочих дней в неделю и число рабочих часов, изменять правила срочной работы прежде окончания срока договоров с рабочими, или без предупреждения рабочих, нанятых на неопределенный срок, за две недели до введения предположенных изменений.
Воспрещается расплачиваться с рабочими хлебом, товаром, купонами и другими предметами вместо денег. Выдача рабочим заработной платы должно производиться не реже одного или двух раз в месяц, причем из платежей рабочим воспрещается производить вычеты для уплаты их долгов”.
Известно, что интересы крестьянства в то время выражала в основном партия эсеров. Причем в форме террора против правительственных чиновников.
За период 1906 — 1910 гг. было уничтожено 4000 царских бюрократов.
В ответ на это реформатор Столыпин сынициировал официальный террор по всей стране. Специальные суды судили и исполняли приговор в течение 24 часов с момента их ареста. Эти „военно-полевые суды” уничтожили более 1000 человек между августом 1906 г. и апрелем 1907 г., и это всего лишь небольшая доля уничтоженных, осуществленных правительством между 1905 и 1908 гг..
А вот уточненные данные советского историка. В. Архипенко в предисловии к книге М.К. Касвинова пишет: „Только к апрелю 1906 г., по официальным данным, было расстреляно и повешено 14 тыс. человек. В 1907 и 1908 гг. приговорено к смертной казни еще более 5 тыс.”.
Другими словами, по мере углубления капитализма в России углублялась и война между низами и верхами, причем в более жестких формах, чем так называемая классовая борьба в Европе. И эта жестокость в немалой степени определялась зависимостью царского режима именно от Европы.
Эта идея в несколько витиеватой форме изложена у Пальмера и Колтена следующим образом:
„Собственность большей части новых промышленных предприятий была в руках иностранцев. Очень много принадлежало самому царскому правительству; Россия уже имела наикрупнейшую государственно-экономическую систему в мире.
Более того, в отличие от США того времени правительство само было крупнейшим заемщиком у Европы, следовательно, оно было менее зависимо в финансовом отношении от собственного народа и потому более способно поддерживать абсолютистский режим”.
Из книги О. Арина „Царская Россия: мифы и реальность”
