 Один из самых распространённых мифов, придуманных некогда про славянскую веру — это миф о её крайней жестокости и кровожадности. Считается, что человеческие жертвоприношения были для наших предков делом обычным, причём совершались они на глазах у всей разношерстной публики, посетившей в праздничный день капище: на убийство человека-де смотрели и женщины, и дети, и сумасшедшие, и люди с ослабленной психикой. Для христианской церкви, очень жёстко соперничавшей с родной верой славян, сочинение подобных мифов имело вполне прикладное значение.
Разве имеет право на жизнь религия, где волхвы — профессиональные убийцы, а верующие — невольные их сообщники? Конечно, нет! Остаётся только изобразить славянскую веру таковой и заставить народ в это поверить. Один из самых надёжных, по мнению церкви и официальной науки, источников, якобы подтверждающих, что у славян были распространены ритуальные убийства людей — древнерусские летописи. Но так ли уж серьёзны их свидетельства?
О человеческих жертвоприношениях наши летописи упоминают дважды.
«Повесть Временных Лет» рассказывает, что в 980 году князь Владимир «поставил кумиры на холме за теремным двором… И приносили им жертвы, и приводили своих сыновей и дочерей, и осквернилась кровью земля Русская и холм тот», а три года спустя, по свидетельству той же летописи, киевляне решили во что бы то ни стало «зарезать в жертву богам» молодого варяжского юношу: когда его отец отказался отдать своего сына «бесам», киевляне «кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили».
В первом случае летописец говорит, что Русская земля осквернилась кровью: если бы ритуальные убийства совершались часто и последовательно, оскверняться на Русской земле, по логике летописи, было бы уже нечему. Как справедливо заметил С. Лесной в своей книге «Откуда ты, Русь?», «если бы до Владимира существовали человеческие жертвоприношения, то нечего было об этом летописцу писать и негодовать: дело было бы обычное; на деле же подчёркнуто, что именно с Владимира земля Русская осквернилась кровью людей, принесённых в жертву» 1.
Впрочем, неизвестно, говорил ли вообще летописец о собственно человеческих жертвоприношениях — если наши предки приводили на капище своих сыновей и дочерей (как буддисты водят своих детей в храмы, мусульмане — в мечети и т.п.), то это ещё совсем не значит, что их там непременно убивали, а касаемо того, что, как говорит летопись, «преблагой Бог не захотел гибели грешников» — здесь речь идёт, очевидно, о духовной смерти: христианские «просветители», как известно, были почему-то уверены, что они одни обладают некой «божественной истиной», а все остальные, Богом якобы отвергнутые, глупы, слепы и нравственно разлагаются.
Что касается убийства варягов — разве можно назвать преступление, совершенное буйной толпой, религиозным жертвоприношением?
Летописец не упоминает о присутствии при этом злодеянии ни волхвов, ни жрецов, совершалось оно, слава Богам, вовсе не на капище, да и религиозным ритуалом произошедшее назвать язык не поворачивается.
Интересно, что киевлянам захотелось убить юношу-варяга не абы когда, а именно после того, как князь Владимир «победил ятвягов, и завоевал их землю».
По всей видимости, в жителях Киева взыграли патриотические чувства и зачесались руки, а отношения с варягами, и, тем паче христианами, были тогда крайне напряжёнными. Выходит, варяги просто-напросто попали под горячую руку, причём, варяг-отец кажется, сделал всё возможное, чтобы толпа не угомонилась, буйствовала как можно дольше и с максимально возможным количеством жертв и разрушений: глумился над славянскими Богами, как только мог. Древнерусские летописи ничего не говорят о традиции человеческих жертвоприношений на Руси, даже наоборот: ритуальное убийство человека (если таковые и совершались) было событием «сверхнетрадиционным», событием государственного масштаба.
Вообще, если приглядеться ко всем признаваемым официальной наукой источникам, уверяющим, что принесение людей в жертву Богам было у славян достаточно распространённым явлением, можно заметить одну общую деталь: их авторы относились к нашим предкам и их религии с громадным предубеждением и старались перещеголять друг друга по количеству и качеству поклёпов на славянскую веру. Яркий пример подобного «идеологического летописания» приводит Б.А. Рыбаков в книге «Язычество Древней Руси»
…Там, где Григорий Богослов говорит о человеческих жертвах у крымских тавров, он употребляет слово enoktonia, т.е. ритуальное убийство иноземцев, а русский автор заменил его "деторезаньем”, т.е. принесением в жертву младенцев 2. Увы, трудно не согласиться с фразой из решения Синода от 1734 года: «Летописи полны лжи и позорят русский народ».
Славян пытались оклеветать даже те народы, у которых на этот счёт, мягко говоря, рыльце в пушку.
Ни у кого, например, не вызывает сомнений, что у греков человеческие жертвоприношения были в ходу и приняли вид вполне устоявшегося обычая, но это не мешает современной западной цивилизации считать себя наследницей античной культуры, и, мало того, этим гордиться.
В случае же со славянами ситуация совершенно обратная: традиционность принесения людей в жертву совершенно не доказана, но малейшее упоминание о том, что, вероятно наши предки всё-таки приносили людей в жертву, вызывает целую бурю эмоций у «ревнителей национальной чести», которые уже давно предлагают забыть славянскую веру и вообще древнюю «дикую» историю русского народа, как страшный сон.
Хотя, если проявить к славянской вере немного положительного внимания, то можно заметить, что не так уж и страшен чёрт, как его малюют.
В то время, как греки на праздник Аполлона, проводившийся в начале июня, выбирали двух людей (юношу и девушку), вешали им на шеи гирлянды смоквы, заставляли бегать под звук флейт вокруг города, а потом сжигали их вымотавшихся на костре и бросали прах в море, — славяне шили на Купалу две куколки, мужскую и женскую, и символически бросали их в купальский костёр, не нарушая праздничного настроения и оставляя людям светлые, добрые впечатления о прошедшем торжестве.
Да и как, собственно, может быть по-другому со славянским отношением к человеческой жизни? Узнать, каким было это самое отношение к человеку, можно, например, прочитав Влескнигу (ВК) — единственный по-настоящему независимый источник, рассказывающий о жертвоприношениях в славянской вере (справедливости ради нужно заметить, что споры о подлинности ВК в России почти утихли, а в прочих странах прекратились уже давно). Влескнига говорит, воспроизводя послание Сварога Арию, древнему предводителю славян: «Сотворю вас от перстов моих. И будет говориться, что [вы] есте сыны Истварега. И станете сынами Иствареговыми и будете как дети Мои, и Дажьде будет Отец ваш» 3.
Неужто наши предки думали, что люди — потомки Богов и, одновременно, что ритуальное убийство человека, Дажьбожьего внука, может благотворно сказаться на отношениях с божественным миром? Верится с трудом. К тому же, не зря сказано, что славяне сотворены от перстов Сварога, Творца: человек в славянской вере — не временный гость в явленном мире и не божий раб, а непременный соучастник бесконечного творения Вселенной, соратник Богов и их помощник: опять-таки, приносить человека в жертву крайне неразумно.
Есть у нас истинная вера, — сказано в ВК, — которая не требует человеческой жертвы. А то делается у ворягов, которые поистине, всегда совершавшие её, именовали Перуна Паркуном, и тому жертву творили. Нам же следует полевую жертву давать… Так во всяком случае, что Греци начнут говорить о нас, что мы приносим людей в жертву — а то лживая речь, и нет такого на самом деле, и у нас другие обычаи. А тот, кто хочет повредить другим, говорит недоброе 4. Конечно, у славян всегда были есть и будут враги, говорящие недоброе: обидно не это, обидно, что наш народ постепенно к этому привык и начал соглашаться с клеветой, со всех сторон на него льющейся.
Славянская вера: миф о язычестве
В наше время принято огульно называть славянскую веру язычеством, причем само по себе «язычество» представляется многим как детство народа, некий этап в его развитии, который рано или поздно кончается, а на смену родной вере обязательно приходит какая-нибудь из так называемых «мировых» религий — христианство или ислам. Впрочем, это еще не самый худший вариант: по мнению церкви, «язычник» — это потенциально опасный человек, который не просто сам заблудился в дебрях «сатанинских» знаний, но может увести туда же других людей и потому подлежит немедленному уничтожению или перевербовке.
Слово это и появилось собственно в церковной среде, где поначалу обозначало всех «неправоверных», «нехристей»: в Большой советской энциклопедии говорится, что язычество — это «обозначение нехристианских <…> религий в литературе христианских народов». Со временем церковь перестала быть такой непримиримой по отношению к евреям и мусульманам и теперь язычниками их не именует, но взаимоотношения с религиями народными, исконными как были натянутыми с самого начала, так натянутыми и остались, поэтому за славянской верой, благодаря стараниям многих поколений проповедников, было-таки закреплено название «язычество».
Можно смириться с тем, что понятие это постепенно перекочевало в науку: известный ученый Борис Александрович Рыбаков в своей книге «Язычество древних славян» писал, что «при всем несовершенстве и расплывчатости слова "язычество”, лишенного научного терминологического значения», он считает «вполне законным обозначение им того необъятного круга спорных вопросов, которые входят в понятие первобытной религии… Нужно только отрешиться от его узкого церковного понимания и помнить о его полной условности». Действительно, в этнографической науке не суть важно, передает ли название веры ее сущность или не передает, но как умудрились некоторые из современных последователей славянской веры примерить на себя звание «язычников», понять трудно.
Дело даже не в том, что изначально, как уже говорилось, ще, если приглядеться к признанным официальной наукой летописям и хроникам, утверждающим, что славяне приносили в жертву сво «язычник» — синоним слова «нехристь». Дело в том, что самоназвание веры должно быть, по меньшей мере, ясным и понятным, а понятие «язычество» за всю свою многовековую историю, кажется, полностью растеряло свой смысл. Достаточно сравнить вышеприведенную цитату из Большой советской энциклопедии с тем, что под язычеством понимает словарь Брокгауза и Ефрона: «Язычество — общее обозначение _всех_ (курсив мой. — А.В.) исповеданий, кроме христианского, еврейского и магометанского», причем, несмотря на это, относить к язычеству буддизм, даосизм, синтоизм, конфуцианство, ламаизм и браманизм, как сказано в том же самом словаре, «не совсем правильно».
Одни словари считают, что язычество — всё то, что не христианство, другие полагают, что к язычеству относятся все религии, кроме христианства, мусульманства и иудаизма, но это, согласно мнению третьих, не мешает изъять из разряда языческих религий буддизм, даосизм и другие относительно развитые религии Востока, четвертые же, в свою очередь, считают все эти споры совсем бессмысленными и называют язычеством исключительно «первобытные» религии. И, что самое интересное, нет правых и неправых: все довольны и счастливы, страдает только одно слово «язычество», которое, конечно, получило множество самых разных толкований, но, увы, из-за них же и лишилось смысла. Как, в таком случае, славянскую веру называть?
С одной стороны, у наших предков не было потребности в каком-то определённом названии для своей веры, потому что до известного момента не нужно было выделять ее из всей массы учений, на земле существующих. В случае необходимости говорили просто «наша вера», «родная вера», в общем — «славянская вера», что, собственно, вполне может сойти за название исконной религии нашего народа. На первый взгляд кажется, что название это говорит исключительно о славянском происхождении веры и не может ничего сказать о ее сути, но это только на первый взгляд: если обратить внимание на происхождение слова «славяне», то все встанет на свои места. Об изначальном значении этого слова постоянно говорится во Влескниге:
…Не будемте нахлебниками, но славными Русами, которые Богам славу воспевают, и так они славяне оттого 5; >…
Славу поем Богам — и таковой славой мы и названы 6; >…Стали славными, славя Богов наших, но никогда не просили и не молили о благе своем 7. Одно из основных правил славянской веры — не просить ничего у Богов и постоянно славить Их; соответственно, славянин — это человек, придерживающийся этого правила, чтящий Богов по-славянски. Конечно, сейчас далеко не все славяне исповедуют свою родную веру, но, тем не менее, проблем с названием «славянская вера» возникнуть не должно; мало того, в заморских словарях исконную религию нашего народа именно так и называют — в «Британской энциклопедии» (The Britannica Encyclopedia) сказано:
Slavic Religion (славянская вера) — веры и религиозная практика древних Славянских народов Восточной Европы, в том числе и Русских, Украинцев, Поляков, Чехов, Словак, Сербов, Хорват и Словен , так же считает и «Колумбийская энциклопедия» (The Columbia Encyclopedia, Sixth Edition, 2001):
Slavic Religion (славянская вера) — дохристианская вера Славян. Так сложилось, что славянскую веру постоянно переименовывали и переименовывают: первые церковники называли ее по-латински, «поганством», позднее «поганство» заменили на «язычество», а современным излишне убежденным церковным деятелям почему-то приглянулось еще более бессмысленное слово — «неоязычество». К счастью, за формой содержание не меняется, но от лишних предрассудков уже пора избавляться.
Славянская вера: миф о раздробленности
Современное состояние споров о сути славянской веры напоминает известную притчу о трех слепцах и слоне, рассказывающую, как однажды три слепца стали делиться друг с другом своими знаниями об этом животном: один из них, щупавший ногу слона, убеждал товарищей, что слон похож на столб, второму довелось пощупать хвост, и он говорил, что слон наоборот похож на веревку, а третий, щупавший хобот, считал слонов ближайшими родственниками змей. Спор, естественно, ни к чему не привел, и каждый слепец остался при своем мнении.
В случае со славянской верой положение осложняется тем, что и «слепцов» гораздо больше, и «слон» дошел до нас в неестественном, до неузнаваемости заляпанном виде. О сути славянской веры накопилось множество всяческих теорий и предположений — одно краше другого; чтобы убедиться в обилии и пестроте существующих взглядов, достаточно, например, попытаться посчитать предлагаемые отовсюду названия славянской веры (только самых распространенных названий около семи).
Весь этот беспорядок в современной науке происходит от точно такого же беспорядка в исторических источниках о славянской вере. Например, в древнем произведении «О истории, что о начале Русской земли…» говорится, что знаменитый князь Волхов (сын князя Словена) любил обращаться крокодилом и плавать по реке Волхову, временами топя людей, за что был прозван в народе Перуном и позже обожествлен 8, а в «Слове и откровении святых апостолов» Перун считается человеком, который служил старейшиной у эллинов и за свои подвиги стал почитаться славянами богом 9. Кому верить? Ясно, что оба эти свидетельства — неудачные попытки унизить Перуна перед народом, но официальная наука рассуждает по-другому: если и тот, и другой отрывок взяты из достоверных исторических источников, то, выходит, в народе существовали сразу несколько представлений о Перуне. Похожая участь постигла каждую грань славянской веры: нет такого вопроса, касающегося ее, который не вызвал бы целую кучу противоречивых мнений. Официальная наука долго пыталась объять взглядом сразу всё, что было написано в минувшие времена про веру славян, создать хоть какую-нибудь систему из всех правдивых и лживых свидетельств об оной, но скоро поняла всю тщетность своих стараний и пришла к «окончательному и бесповоротному» выводу: славянская вера — это вообще не вера, а ворох первобытных суеверий. Как писал Д.С.Лихачев, выражая мнение официальной науки о вере славян:
Язычество не было религией в современном понимании… Это была довольно хаотическая совокупность различных верований, культов, но не учение. Это соединение религиозных обрядов и целого вороха объектов религиозного почитания. Поэтому объединение людей разных племен, в чем так нуждались восточные славяне в Х—XII вв., не могло быть осуществлено язычеством. <…> Язычество не было единым. Эту мысль… следует понимать также и в том смысле, что в язычестве была "высшая” мифология, связанная с основными богами, <…> и мифология "низшая”, состоявшая главным образом в связи с верованиями земледельческого характера 10.
Одним словом, «язычество» представляется как плод необузданной детской фантазии народа. Сидели-де древние люди после охоты и размышляли о небе, облаках, молниях и всём прочем, что их окружало, наделяя предметы своей фантазии волей и разумом, эти сказки постепенно копились, и в конце концов собрался эдакий ворох сказок, который решили назвать «язычеством»; а когда появилась государственность, князья сочли удобным использовать сказки для того, чтобы пугать и убеждать народ — так начался процесс политизации «язычества», который, считается, привел к его разделению на две малосвязанные части: излишне политизированную «верхнюю» и слишком примитивную «нижнюю». Но, как говорится, игры кончились — народ повзрослел, и «язычество» навсегда покинуло родные просторы. Вот, в общих чертах, официальная версия жизнеописания «язычества». Со стороны все выглядит логично: человек должен ощущать, что в этом мире есть нечто выше него, а где искать древнему человеку это Нечто, как не в природе, если он ещё не способен познать настоящего Бога? Способность-неспособность познать «настоящего» Бога, по всей видимости, ключевой момент вышеизложенной теории нынешних ученых и древних проповедников. Это хитроумное соображение неизменно сопровождает чуть каждый научный и церковный трактат о славянской вере, а что понимают под ним — трудно разобраться. Неужто свойства человеческой души зависят от объема мозга? Нет. От исторической эпохи? Тоже нет! Между тем, такое необоснованное унизительно-снисходительное отношение к предкам и их наследию церковь проповедовала испокон веков — в Библии (Второзаконие, гл. 7, стих 5), например, говорится:
Поступите с ними (с «язычниками». — А.В.) так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканы их сожгите огнем. На это не стоило бы обращать внимания: понятно, что подобные выпады в сторону «неправоверных» — плод больного мышления фанатичных священнослужителей, работавших над Библией, но христианское представление о древних людях и их вере как о чем-то первобытном и примитивном очень органично вписалось в технократическое западное сознание, которое, представляя себе историю как планомерное движение исключительно вперед, от простого к сложному, считает, что минувшие времена — это отработанный материал, пройденная ступень в развитии, у которой нечему учиться. Во времена повального увлечения российских императоров немецкой культурой многое, в частности, вышеизложенное видение истории, из европейской науки перекочевало в русскую — увы, далеко не всегда принося пользу.
А.С.Хомяков совершенно справедливо заметил, что «связь между предшествующим и последующим в мире духовном непохожа на мертвую зависимость действия от причины в мире физическом» 11. Божество — не бином Ньютона, не надо совершать насилия над собой, чтобы его ощутить, о нем не может быть правильного или неправильного понятия. Макс Мюллер, один из основоположников сравнительного языкознания и сравнительного религиоведения, писал об этом:
Коль скоро человек начинает сознавать самого себя, коль скоро он чувствует себя отличным от всех прочих предметов и лиц, он тут же сознает Высшее Существо… Мы без всякой заслуги так созданы, что, как только проснемся, сейчас же со всех сторон чувствуем свою зависимость от чего-то другого. Это первое ощущение Божества не результат мышления или обобщения, а представление столь же неодолимое, как и впечатления наших чувств 12. Ощущение единства с Божественным не конечный пункт, а отправная точка; как раз с этого чувства начинается каждая вера, а примитивные мифы, упрощение изначально отвлеченных образов и т.п. — неизбежное следствие созревания всякой религии, ибо, как говорил Макс Мюллер, поэзия древнее прозы. Изложенное выше понимание развития религии появилось в произведениях М. Мюллера, А.С. Хомякова и А.Н. Афанасьева: в своих трудах они описали практически один и тот же механизм становления веры, который насчитывает три ступени. На первой ступени человек одновременно осознаёт себя и Божество, завязывается чувственное общение между Божественным миром и человеком.
Боги были наших предков не рукотворными истуканами, как ныне считается, а абстрактными, отвлеченными образами: как писал М.Мюллер, «не позволим же себе заблуждаться… относительно того, что тогда существовало естественное и идолопоклонническое почитание» 13. На второй ступени начинается продолжительная «болезнь религии» — повальное забвение народом божественных образов и метафор, которыми древний человек старался изобразить Богов. А.Н.Афанасьев говорил: «…Как скоро утрачено было настоящее значение метафорического языка, старинные мифы стали пониматься буквально, и боги мало-помалу унизились до человеческих нужд, забот и увлечений и с высоты воздушных пространств стали низводиться на землю» 14. Третья ступень — это время частичного оздоровления веры, связанного, прежде всего, с ростом духовных потребностей человека. «Новые идеи, вызываемые историческим движением жизни и образованием, — писал А.Н.Афанасьев, — овладевают старым мифическим материалом и мало-помалу одухотворяют его: от стихийного, материального значения представление божества возвышается до идеала духовного» 15.
Заболевание и выздоровление религии, как считал Макс Мюллер, — это постоянное диалектическое движение, в котором и заключается вся жизнь религии. Остановка этого движения непременно приведет к появлению вместо живой веры — нежизнеспособной крайности: мудрёной философии или вороха сказок, которые сами по себе могут дать обществу одинаково мало.
Любая религия изначально двойственна: одновременно и абстрактна, и конкретна. В этой двойственности отражается двойственность самóй общественной жизни. Науки, произрастая из религии, были на первых порах поддерживаемы служителями культа; священнослужители, по возможности освобожденные народом от мирских проблем, довольно быстро продвигались и в религиозном, и в научном познании мира. Не нужно много времени, чтобы сформировать религиозное течение — его основы закладываются в два-три столетия, а дальнейшее развитие веры направлено скорее на понимание и совершенствование старого, чем на изобретение нового.
В то же время, вся целиком философия веры вряд ли могла быть ясна простому, в большинстве своем безграмотному населению. Пытаясь понять религию, народ создавал свое толкование религиозных откровений, облекая отвлеченные божественные образы в более понятные земные. Изначально абстрактная система веры постепенно начинала обрастать сказками, преданиями, легендами.
Именно они являются отражением религиозной философии, а не наоборот, и чем богаче, разнообразнее отражение, чем множественнее простонародные представления о мире божьем, тем богаче источник, их породивший. Судьба народной мифологии куда счастливее, чем судьба славянской религиозной философии. При христианизации Руси основной удар, разумеется, пришелся на самую «макушку» славянской веры, ее культовую составляющую: византийские «просветители» казнили волхвов, сжигали богослужебные книги, разрушали капища, стараясь уничтожить суть веры и надеясь, что осиротевшая народная культура в поисках «пищи для мозгов» вынуждена будет прийти к христианству. Славянская религиозная философия ушла в подполье, а ее народное переосмысление осталось на виду, и оттого многим исследователям казалось, что именно в этом переосмыслении и есть вся суть веры славян. Некоторые из них искренне старались найти абстрактную часть религии, но, по всей видимости, не могли или не хотели понять древних метафор и приходили к выводу, что она или умерла, или вообще никогда не существовала.
В этом-то и кроется яблоко раздора, породившее в научной среде долгие и горячие споры о сущности славянской веры. Однако, чтобы увидеть правду, нужно не так уж и много — отнестись к вере предков без предубеждения, и тогда, думается, всё непременно встанет на свои места.
Славянская вера: миф о приземлённости
Слово «пантеизм», считающееся самой меткой и полной характеристикой славянской веры, — непременный спутник любого рассуждения официальной науки о древней вере нашего народа. У слова этого довольно большой объем значений и смыслов, но его многозначность почему-то резко сокращается, когда речь заходит о родной вере славян — можно сколько угодно говорить о сложности европейской пантеистической философии или о глубокомыслии пантеистических мифов древней Греции, но применительно к «языческому» пантеизму оно может означать только одно: слепое поклонение природным стихиям. Почему славяне считали себя «Дажьбожьими внуками» и венчались «круг ракитова куста»? Когда встречаешься с чем-то таким же непонятным, возникает ощущение, что это все или слишком гениально, чтобы быть понятно обычному современному человеку, или слишком глупо.
Церковь и официальная наука, разумеется, остановились на последнем варианте, полагая, что пантеизм древних народов был напрочь лишен всякого смысла и основывался на одном только поклонении бездушным силам природы. Вообще, взаимоотношения с пантеистической философией у церкви не складывались с самого начала: олицетворение «естественного» пантеизма — это ненавистное христианству «язычество», а философы-пантеисты в большинстве своем очень далеки от христианского видения мира. Церковь считает, что пантеизм — это всего лишь неудачная попытка смешать чистое, светлое Божество с нашим «грубым», «грязным» вещественным миром: растворяя Бога во Вселенной, пантеисты якобы делают совершенно бессмысленной для человека саму веру в Бога, и, плюс ко всему, уравнивают между собой добро и зло, делая слово «грех» (особенно так называемый первородный) пустым звуком. Впрочем, всю прелесть объективной критики привелось испытать только европейской пантеистической философии, а несостоятельность «языческого» пантеизма показалась многим настолько очевидной, что мнение о примитивности многих древних вер было принято официальной наукой совершенно бездоказательно. Слово «пантеизм», при всем своем безобидном значении (если верить известному философу Э.Радлову, пантеизм — это «учение, отожествляющее в известном отношении Бога с миром»), стало для этнических религий чем-то вроде намека на их примитивность.
Априорное убеждение в бесконечной приземленности славянской веры владычествует на русском ученом олимпе так давно, что возникает чувство, будто не убеждение это строилось на представлении о славянских Богах, а как раз наоборот. Макс Мюллер писал:
Не много заблуждений так сильно распространилось и так глубоко укоренилось в нас, как заблуждение, вследствие которого мы смешиваем религию древних народов с их мифологией 16; если приглядеться, то можно увидеть, что именно на этом заблуждении и основывается по большей части общепринятое представление о вере славян. Велес, к примеру, в большинстве официальных научных изданий считается богом скота: иногда (довольно-таки редко) пишут, что Он имел какое-то отношение к мудрости, искусству и религии, но основной функцией Велеса, как правило, называют покровительство над скотоводством. О Его связи с искусством, наверное, не писали бы вообще, но автор «Слова о полку Игореве», к счастью, имел неосторожность назвать Бояна Велесовым внуком, а Боян, как известно, был поэтом, а не пастухом. Официальная наука нашла этому свидетельству следующее объяснение:
Бог торговли оказывался и богом вообще культуры, отчего Велес представлялся в XII в. книжникам родоначальником всей древней культуры и искусства, в частности и песнетворчества 17. Как так может быть, что Велес стал покровителем песнетворчества только в конце XII века? Представление о Нем как о Боге мудрости и творчества, несомненно, появилось гораздо раньше и было изначальным, о чем свидетельствует, например, Влескнига: не нужно углубляться дальше обложки любого ее издания, само название говорит о многом. «Книга Велеса» повествует вовсе не о разведении скота, она рассказывает об истории Руси и славянской вере. Зачем же посвящать научно-религиозное произведение Богу скотоводства?
Древний образ Велеса за долгую историю своего существования распался на две половины: собственно Велеса, покровителя наук и искусств, и Волоса — «скотия бога»*.
* Интересно, что ни один народ не имеет такого Бога, который покровительствовал бы одновременно и искусству, и скотоводству. Греки, к примеру, чтили Пана — Бога стад и покровителя пастухов, и, отдельно, Гермеса — Бога торговли и прибыли. У римлян та же история повторяется с Фавном и Меркурием.
Велес относится к славянской религиозной философии, а Волос, по-видимому, — результат его преломления сквозь призму народного сознания. Трудно сказать, права или неправа была официальная наука, объединив двух этих Богов в одного, но называть Велеса в первую очередь покровителем скотоводства — уже лишнее (впрочем, это не самое страшное, к чему можно прийти, взяв за образец родной веры славян их мифологию).
В подобную неприятную ситуацию вместе с Велесом попали практически все славянские Боги. Перун, Бог сражения и борения (не только физического, но и духовного), которого наши предки метафорически называли Громовержцем, стараниями современных ученых превратился в метателя молний, Бога-поджигателя; Сварог, Бог-Творец, считавшийся славянами небесным Отцом всего сущего — в небесного кузнеца, Белобог стал олицетворением добра, Чернобог — зла и т.д. Увы, такими темпами официальная наука вряд ли когда-нибудь поймет, что из себя представляет славянская вера. К сожалению, вполне закономерен вопрос, изредка попадающийся в разного рода исследованиях о «язычестве»: была ли вообще у наших предков своя религия, не ограничивалась ли их культура одной только примитивной, приземленной мифологией?
Допустим, что никакой религии у славян не было; куда девать, в таком случае, например, Коляду, Лада, Ладу, Числобога? Боги эти даже в народном представлении не олицетворяли природных стихий и не имели непосредственного отношения к Яви, вещественному миру: Коляда — Божество годового круга, «Кола Времян», Лад — Бог порядка, согласия, внутреннего покоя, Лада — олицетворение любви во всех ее многочисленных проявлениях, а Числобог, как сказано во Влескниге, «считает дни наши и речет Богу числа все — да быть дню небесному или же быть ночи, и уснуть» 18. Божественные образы не возникают стихийно, отдельно от остальных, поэтому там, где есть одно абстрактное Божество, обязательно отыщутся другие — и, главное, найдется религиозная философия, на отсутствие которой у славян так много жаловалась официальная наука. Философия религии — это остов, на который крепятся составные части веры, порядок, согласно которому она «работает».
Неудивительно, что ученые, которые не увидели или не захотели видеть этого порядка в родной вере славян, мнили ее приземленной, направленной исключительно на удовлетворение житейских, земных потребностей человека. Считается, что у наших предков не было даже единого божественного пантеона: Боги якобы рождались, умирали, меняли свой характер сообразно образу человеческой жизни или политическому положению Русского государства.
Совсем по-другому на славянских Богов смотрит Влескнига, которая говорит:
А будь блудень какой, который будет пересчитывать Богов тех, отделяя их от Сварога, извержен будет из рода, потому как нет у нас Богов кроме Вышня. И Сварог, и иные суть множество, потому как Бог есть Един и Множествен. Да не разделяет никто того множества и не речет, что имеем Богов многих» 19. Иными словами, каждая грань Бога — Бог. Боги славян — проявления единого Первоначала, единой Первопричины, которую Влескнига называет Вышнем (Всевышним), однако это вовсе не говорит о том, что славянская вера относится к монотеистическим религиям. Образ Вышня по своей сути очень далек от монотеистического Бога-Творца, некогда создавшего мир и извне управляющего им: Вышень, скорее, сам есть мир — единый мировой организм, олицетворение Вселенной.
Бог везде и во всем, Природа и Бог — единое, неразрывное целое.
Славянская вера учит, что Вселенная есть Бог, но нельзя утверждать, что для наших предков Богом была исключительно Вселенная — представление о Боге в славянской вере гораздо шире. Как писал известный русский философ Н.О.Лосский,
Если мир есть систематическое единство, пронизанное отношениями, то выше мира, как основа его, стоит Сверхсистемное начало, "Божественное Ничто” 21: Вышень — это что-то вроде принципа, согласно которому «работает» мир; Вышень не может входить в мировую систему, и, в то же время, Он сам есть эта система.
Не будем спорить, что славянская вера — пантеистическая по своей сути, но это совсем не тот пантеизм, который представляет себе официальная наука, рассуждая о родной вере славян. Можно видеть Бога в Природе — ощущать в ней Его присутствие, а можно видеть в природе бога — обожествлять природные стихии. Славянская вера, безусловно, относится к первому случаю.
|
